Читать книгу «Сашенька. Последний год» больно и тяжело, ведь неожиданной развязки не будет. Читатель сразу знает, чем все закончится.
Но читать ее надо. Чтобы не забывать ценить моменты. Чтобы не обесценивать смерть. Чтобы постоянно говорить «Люблю» своим близким людям. Чтобы быть рядом с родными как можно больше.
Журнал для пап опубликовал фрагменты из этой книги, которые берут за душу:
(Апрель 1991 года, Германия)
В четверг, 4 апреля, во второй половине дня, вот так гуляя втроем (мы пешком, а ее везли на рольштуле), прошли мимо автобусной остановки. До того мы рассказывали ей, что ездили на автобусе в центр города Хердеке (больница находится на самой окраине, в 7 км от центра), что там большой магазин, где продаются игрушки.
Вот около остановки она вдруг сказала: «Хочу сейчас в Хердеке». Мама стала возражать — сейчас поздно, с каталкой не влезешь в автобус, давай в другой раз, завтра и т. д. Сашенька ответила очень четкой и твердой формулой: «У меня сейчас есть силы и желание, а завтра их может не быть».
Мы оставили кресло-каталку с мамой и вдвоем сели в автобус. Доехали до Хердеке, там в универмаге купили игрушечную мебель для Сашиной куклы.
Она, конечно, устала, пришлось нести ее обратно на руках, но была довольна. Расставила мебель на тумбочке около кровати, сестры из отделения приходили в палату смотреть на покупку, восхищались вместе с Сашей. О Сашиной поездке узнали врачи, и все были довольны этой ее маленькой победой на пересечении сил и желания.
(Февраль 1991 года, Москва)
Это время тяжелых февральских страданий было еще периодом моей с Сашей особой душевной близости, нескрываемой Сашенькиной любви. Мне иногда казалось даже, что в своем отношении ко мне в тот период она как бы наперед реализовывала свой дар любви к другому, к будущему избраннику, которого не будет.
Она говорила стихами, ждала меня, требовала постоянного присутствия, особенно когда ее одолевали страдания и боль. Без меня она плакала и постоянно звала меня, а когда я приходил, с обидой укоряла, что так долго отсутствовал.
Я попросил однажды — запиши какой-нибудь свой стишок про меня. И она, уже не встающая с постели, измотанная болями, взяла цветной фломастер и сразу, без паузы написала следующее:
У меня есть папа,
Папа золотой.
Он такой красивый,
Просто принц такой.
Папу моего очень я люблю,
Солнцем я его возьму и назову.
Разными словами папу я зову,
Птенчик, слива, ягодка зову его теперь.
А когда уходит он,
Очень я скучаю.
Просто сердце все болит,
Прямо надрывается.
Плачу, плачу я по нем,
Жду и не дождуся.
А когда приходит он,
Я им вся горжуся.
Написала и подписалась: «Саша, 28/2, 1991». Я смотрю сейчас на этот листочек с орфографическими ошибками и вижу ручку, выводившую эти слова, и думаю, что никто и никогда не любил меня в этой жизни так, как эта маленькая девочка, показавшая, подарившая мне эту любовь, а затем унесшая ее в небесные обители.
Цените папу: жизненный стих об отцовской любви(Апрель 1991 года, Германия)
А в субботу, 13 апреля, Гизела Гюбель повезла нас на машине в зоопарк, в Дортмунд. Саша была на моих плечах или, прихрамывая, шла рядом с нами. Животные ее не очень привлекли, ей хотелось аттракционов, но там была только карусель — паровозик с вагончиками, бегущий по рельсовому кругу, — явно для малышей.
Тем не менее она села в вагончик. Рядом сидели дети, они смеялись, махали своим родителям, ждущим у ограды. Помахала и Сашенька. Но она была отделена, выделена в этой картине от других печатью перенесенного и отсветом мук будущего.
Вот она удаляется и приближается по кругу, громыхают вагончики, кричат дети. Удаляется и приближается наш ребенок. И со стороны — он ничем особым не меняет общего рисунка, разве что бледен и худ более остальных.
Но я вижу, как давит ребенка недетский груз, как подъял он крест тяжкий и несет мимо резвящейся детворы. И он хотел бы, конечно, сбросить, отстранить его, но нечто властное не позволяет этого сделать, все время дает знать, что крест этот неслучаен и невременен.
Оттого отсвет вечности на Сашеньке, отсвет тяготы и обреченности. Не один он, конечно. Есть еще и детские желания, и надежды, и девчоночьи грезы. Но вошло уже особое, отделяющее от других детей и наиболее заметное на фоне их беззаботности и смеха.
И потому вид Сашеньки, удаляющейся и приближающейся на карусели, круге жизни, — так щемящ и пронзителен.
